Дочь Шукшиной: "С мамой подружилась только после тюрьмы"

Фото А. Яремчука

"Надо было воспитывать. Но вообще я сейчас никого ни в чем не упрекаю". Фото А. Яремчука

Лидия Федосеева-Шукшина. "Я не воспитывала дочь, она сама так
построила свою жизнь" – говорила актриса. Фото С. Ваганова

Лида решила делать карьеру в Москве, Воронин остался в Киеве

Редкие встречи с мамой. Детство Настя провела с бабушкой

Лаура с папой. Житель Анголы часто приезжает в Киев, недавно купил дочери авто

Пять лет мира. Настя и Лаура в гостях у актрисы

В СИЗО.Фото на память

1/8

На прошлой неделе актрисе Лидии Федосеевой-Шукшиной исполнилось 70. Мы часто видим ее с экранов телевизоров в сериалах, на шоу, на творческих вечерах, где она появляется со своей средней дочерью Машей, чуть реже с младшей — Ольгой. Но еще никогда известную актрису не видели в светских местах в сопровождении старшей дочери от первого брака, Анастасией Ворониной, которая, как и первый муж актрисы Вячеслав Воронин, живет в Украине.

Мы разыскали Анастасию Воронину в Буче Киевской области. Она обитает в маленькой квартире дома-барака, построенного еще немцами вместе с дочерью Лаурой и собакой Тедди. "Это мне напоминает детство, когда я жила у бабушки в Тамбове, — говорит Анастасия.— У нас там был сад, который дед посадил в мою честь, конюшня и 4 собаки. Здесь тоже садик".

Что до известности, то она ей только мешает. "Никто не верит, что холодильник и стиральную машину я в кредит выплатила, — говорит Анастасия.— А мобильник взяла в кредит и потеряла. Всегда у меня так — все кувырком. Может потому, что родилась 13-го? Даже с работы уволили благодаря этой известности. Директор увидела передачу со мной, вызвала и как закричит: "Вы что, сидели в тюрьме? Почему скрыли?" "Я и не скрывала, — говорю, — Об этом знает вся страна. И вообще, я у вас пятый год работаю, что были какие-то недостачи?". "Все равно напишите заявление". И так всю жизнь: пока не знают ничего — все хорошо. Потом вдруг какая-то статья – и начинается: "У тебя же вон мама в Москве, а ты тут пособие по инвалидности оформляешь".

— Анастасия, со своей звездной мамой часто виделись?

— С мамой… первый раз, помню, в пять лет. Тогда папа вез меня из Ленинграда к маме в Москву. Не знаю, какая там у них была договоренность. Она нас встретила на вокзале и забрала. Я так думала — насовсем, потому что папа передал ей мои вещи. Конечно, я обрадовалась. Хотя ее-то я тогда осознанно видела впервые. Подошла ко мне женщина, папа сказал, что это моя мама и я должна жить с ней. Однако я побыла до 7 вечера, и вдруг она начала резко собирать мои вещи. Я спрашивала: "Куда мы?" А она лишь говорила: "Быстрее, некогда". Помню, что мы бегали по вокзалу до тех пор, пока не нашли папу возле поезда. Мама вручила ему меня вместе с вещами. Я помню, что он менял билеты и повез опять к бабушке. Следующая встреча была на каком-то из судов…

— Это правда, что было 13 судов, на которых родители не могли вас поделить?

— Ерунда. Кстати, Бари Алибасов (экс-гражданский муж Шукшиной. — Авт.) говорил недавно о 14! Мне тогда так хотелось сказать: "Ну, а вы-то здесь причем?" Суда было всего три. На первом (районном в Тамбове) меня присудили бабушке, это в 6 лет, на втором (областном, тоже Тамбовском) меня присудили маме. Мне было лет 9. Тогда я устроила скандал, что не поеду никуда, мол, не хочу ни к маме, ни к папе, а только к бабушке! Мне у бабушки было хорошо — о каких мамах-папах вообще речь! Тут судья говорит: "В течение 24 часов передать ребенка матери". Это так задело! Я устроила истерику: "Я не чемодан, я не передамся!" Тогда бабушка подала в Верховный Суд в Москву — и меня, наконец, снова присудили ей. Потом у нас встреч не было. В 16 лет я поехала поступать во ВГИК…

— Это было только поводом, чтобы увидеть маму?

— Нет, я просто поехала поступать и решила ей позвонить. Нашла в справочнике Союза кинематографистов ее телефон, позвонила и сказала, что еду. Приехала, но дверь мне никто не открыл. Соседка сказала, что она уехала на дачу. Я оставила ей киевский торт, цветы и уехала. Потом мы встретились, когда мне было 19. Я гостила в Москве у подруги, заболела и попала в больницу. Позвонила маме и сообщила: "Я лежу в больнице, в двух остановках от тебя". Она пришла ко мне один раз и была очень недовольна тем, что я вообще в Москве. "У меня друзья здесь живут", — отвечала я. Забирала меня после выписки мамина бабушка, привезла к маме. А уже похолодало, я ведь легла в сентябре, а вышла в конце октября. И бабушка дала мне какое-то свое старое пальто и сапоги "прощай, молодость". Так обидно было потом читать в газетах, что мне там выдали чуть ли не норковую шубу, а я, бессовестная, ее назад не прислала.

— А на вашей свадьбе с африканцем Нельсоном Лидия Николаевна была?

— Я специально ездила ее приглашать. Она ответила: "Ты же понимаешь, я к тебе на свадьбу не приеду. И твоего отца видеть не хочу, поэтому тебя поздравляю и делаю подарок". Она подарила мне серебряное кольцо и сережки, девочки Маша и Оля — духи, и на этом мы расстались. Встретились лишь, когда я была беременна, в 25 лет. Лидия Николаевна приехала в Киев на съемки, позвонила, и я приехала. Она спросила: "Ты крещеная? Нет? На тебе 200 рублей, иди покрестись". Я выполнила ее просьбу, отзвонилась, отчиталась.

Прошло 10 лет. Как-то вечером звонит папа и говорит: "Тут приехал журналист, который брал интервью у Горбачева, Клинтона, а теперь хочет с тобой поговорить!" Мы договорились встретиться у папы. Журналист привез литровую бутылку водки, а мы все непьющие. Помню, мы пили кофе, смотрели на водку и заедали папиными малосольными огурцами. Был момент, когда он Лауру отозвал в кухню и спросил: "Знаешь, что у тебя в Москве есть еще одна бабушка?" "Ну слышала, Федосеевна". "А ты ее любишь?" "Конечно". "А вообще кого ты любишь?" "Бога. Ну а потом уже маму, папу, бабушку, дедушку… и Федосеевну очень люблю". Мама, конечно, не звонила. А через несколько лет я оказалась в тюрьме...

— Газеты писали, что не за что было купить одежку дочке, потому вы решились перевозить наркотики. Похоже на глупость какую-то...

— Вообще все было не так. Не хочу себя оправдывать и говорить, что не догадывалась. Я заняла в Киеве денег у знакомого, чтобы привезти из Пакистана дешевую кожу и тут перепродать, чтобы раскрутиться. И не потому, что у меня не было денег на одежду ребенку, а потому что тогда ситуация в стране была жуткая. Я тогда только вернулась из Африки, куда уезжала с мужем, на работу удалось устроиться только уборщицей. Проработала там месяца два, не вынесла. Знакомый согласился, но взамен попросил просто привезти два термоса. Мелькнуло подозрение, но я тут же отогнала дурные мысли.

Сейчас я уверена, что меня просто подставили. Прошла все таможни. И вдруг в поезде в Москве ко мне подходит ФСБ-шик, берет не чемодан, а конкретно термос, разбивает со словами: "Ой, упал!", и оттуда начинает сыпаться порошок. "Ой, что это? К кому ехали в Москву?" "К маме", — отвечаю я. "Да знаем мы, кто ваша мама, вы уже с ней сто лет не общаетесь!" — ответил он мне. Тогда стало ясно, зачем этот цирк. Просто нужен был "лох", которого можно было бы подставить, чтобы потом пропустить крупную партию наркотиков. Им была я.

Тогда ко мне в тюрьму повалили журналисты. И одна из них сказала: "Вам на счет незнакомое лицо положило $500". Я потом только узнала, что это мама. Встретились мы с ней только на мое 40-летие, в 2000 году, когда меня досрочно освободили. Тогда и на службу ходили вместе, и ездили друг к другу.

— Она объяснила, почему не общалась с вами?

— Нет, единственное, что она сказала: "Если бы ты была со мной, такого с тобой бы никогда не случилось". На что я ей резко ответила: "Так надо было воспитывать". "Это ты меня упрекаешь?" — спросила мать. И я ответила, что вообще сейчас никого ни в чем не упрекаю.

Мы частенько созванивались, я в основном, а она только когда приезжала в Киев. Она взяла с меня слово: "Вот мы с тобой помирились и ты больше ни одного интервью не даешь". Я дала ей слово. И действительно я всем отказывала. Она меня хвалила, за то, что держу слово. А потом как-то меня на свою передачу пригласил Малахов, пообещал, что грязи не будет, ведь Маша Шукшина работает на Первом канале. Я позвонила матери и рассказала. Она сказала: "Я тебе запрещаю", хотя мне вообще-то 45 лет! Я и ответила Малахову, что Лидия Николаевна не одобряет. Через минут 20 после разговора мне звонит мать и начинает кричать: "Как ты можешь говорить, что я тебе запретила? Делай, что хочешь!". И мы с Лаурой поехали. Передача действительно получилась нормальной, шел прямой эфир. Провокации, конечно, были, но ведь и у меня опыт общения с журналистами с 7 лет.

После этой передачи отношения с матерью прервались. Она не поздравила меня с 45-летием, не общается и до сих пор. Может она не помнит уже, в какой день меня родила? Мы общаемся с ее младшей дочерью Олей. С Машей— никогда. А мама... знаю только, что в одной из последних передач мама сказала: "У нас с Настей наладились отношения, но после ее участия в передаче Андрея мы не общаемся. Не могу простить, что она проигнорировала мой запрет".

— Вы поздравили маму с 70-летием?

— Нет, хотя отец меня ругал. Я ему отвечала, что это не принцип. Но после передачи Малахова я ей несколько раз наговаривала на автоответчик. Думаю, она слышала, но так ни разу и не перезвонила.

— Неужели Лидия Николаевна настолько принципиальный человек?

— Наверное, да. Мне как-то журналисты сказали: есть две актрисы в России – Гурченко и ваша мама, которым настолько неприятно свое прошлое, что как только заходит речь о дочерях, оставшихся в Украине, они меняются на глазах.

— У Маши и мамы звездная болезнь?

— Может быть…наверное что-то есть. Мама просто с журналистами порезче разговаривает, чем я. Слышала, как она их "отбривает".

— Если бы можно было начать все сначала, что бы вы сделали по-другому?

— Сложно сказать. Тюрьма — это страшно. Но для меня она стала серьезной школой. После нее я стала терпеливей, сразу вижу, что человеку от меня нужно. Было очень много ошибок молодости. Я ведь была очень своенравным ребенком, хотела сделать назло. Помню, папа меня отодрал в 15 лет, увидев, что я курю. Я получила паспорт, вышла и демонстративно закурила, со словами: я уже взрослая.

Лаура на меня очень похожа. Вот я ей говорю: бабушке 70 лет, позвони, а она: "Не хочу! Я ей не нужна и она мне тоже. Вот ты хочешь – ты и прощай, а я не буду!" После той передачи Лаура приехала к бабушке, а в ее честь, похоже, разыграли дешевый театр. Вошла соседка и спросила: "Что, звездой себя возомнила? И мать твоя себя звездой возомнила?" А бабушка молчала. И с тех пор они тоже не общаются. Умный с годами мудреет. Сейчас я по другому смотрю на жизнь. Не нужен мне был тот ВГИК, тот Институт культуры, в котором я проучилась 2 года на режиссерском факультете, и все равно бросила. Шла как-то все не туда. Сколько я все-таки неприятностей доставила отцу... Вот это я бы изменила в первую очередь.

ЛИЧНАЯ ЖИЗНЬ. Когда от рака скончалась обожаемая ею папина мама, Анастасии было 14 лет, папа забрал ее к себе в Киев. Переломным оказался выпускной класс — Настя больше месяца прогуливала занятия, в кармане завелись сигареты, а домой она заявлялась поздно. Поступила в Институт культуры на режиссерский факультет, отучилась 2 года и бросила. Тогда же познакомилась с африканцем Нелсоном Франсишку. Ее подруга была замужем за его другом и частенько Нелсон отсиживался у них в общежитии, когда прогуливал занятия. Папа и мачеха отнеслись к темнокожему ухажеру спокойно, но сразу сказали: "Все хорошо, но сначала ЗАГС". И сыграли свадьбу.

Когда грянул Чернобыль, муж отвез Настю в Баку, потом к себе в Анголу. Но и там она не была долго — началась война. Нельсон отправил жену и 6-летнюю Лауру в Киев и ушел на фронт. Сначала доходили слухи, что муж в плену, потом вообще думали, погиб. Только после 2000 года объявился Нельсон и сообщил, что у него уже другая семья и 9 детей. Развод они так и не оформили. Зато теперь Лаура часто наведывается в Африку. Недавно папа приобрел ей маленькое дамское авто.

ВОСПОМИНАНИЯ О ЗОНЕ. Сидела я в Брянске, там страшная зона, где начальник тюрьмы на построении говорила: "Надо 4% смертности в тюрьме — они будут!" На моих глазах палками забили женщину, у которой инсульт — хотели, чтобы она вышла на работу. Работали по 12-18 часов. Я астматик, не могу быть там, где вата и пух, но я работала: две недели на работе – месяц в санчасти, и снова. От всех болезней одна таблетка – аспирин. Хотя папа высылал мне горы лекарств от астмы. Когда спрашиваешь: "Где мои лекарства?", они отвечали: "Какая разница, что пить!". Не вышла на завтрак в 5 утра — рапорт. Неправильно надета косынка – рапорт: "Из-под косынки торчали уши". Но самым тяжелым было то, что мне не давали писем. А я знала, что мне пишут. Папа приезжал, но я попросила его больше не приезжать. Это очень тяжело было. Звонить и писать – не более. А я могла звонить только благодаря тем 500 долларам, которые, как оказалось мне положила на счет мама.