Елена Шанина: "Одной женщине судьбу в исскустве строить крайне сложно"

Сразу после окончания актерского факультета ЛГИТМиК Шанину приняли в труппу Ленкома. Ее до сих пор помнят как первую и самую яркую Кончиту рок-оперы "Юнона и Авось", в которой она играла вместе с Николаем Караченцовым. Когда-то цензура называла лицо актрисы слишком буржуазным, а вот зрители восхищались глубиной ее глаз. Актриса растит 13-летнюю дочь Таню. На гастроли в Киев Шанина приехала вместе с ней — Таня смотрела спектакль с режиссерского места, а все свободное время гуляла по городу с мамой. Киевские гастроли Ленкома прошли при поддержке фонда Виктора Пинчука.

— Когда-то вы говорили, что ваш педагог Игорь Владимиров пробовал вешать на вас ярлыки определенных типажей. Не повторилось ли это в театре, когда вы вот-вот попали к Захарову?
— Это просто способ отношений — когда очень долго существуешь в коллективе, тебя начинают воспринимать определенным образом, а когда ты меняешь коллектив — воспринимают по-другому. Естественно, Владимиров взял меня молодой героиней, играющей Джульетту. А в Ленкоме я 21 год играла возлюбленных главных героев. В Ленкоме всегда в центре были мужские роли. Естественно, когда я изменилась, родила ребенка, прошли годы — я перестала быть голубой героиней — пришли молодые актрисы. При всем ко мне уважении, Марк Захаров долгое время не знал, что со мной делать, пока я сама не придумала себе спектакль "Две женщины" Мирзоева.
— Вы были первой Кончитой в "Юноне". Эта роль неожиданно для вас принесла вам известность, даже можно предположить, что она стала для вас любимой. Есть ли роль, любимая вами сейчас?
— Конечно, у актрисы с возрастом таких ролей становится все меньше и меньше. Но когда начинаешь работать, увлекаешься процессом, материалом и ролью. Я больше люблю свою роль Миры в спектакле "В списках не значится", люблю сам спектакль. Шлягером его не назовешь, большой популярности в массах он не имел, хотя спектакль был очень хороший, и интеллигенция его очень любила. А что касается Кончиты, мне нравилась эта роль в целом: история очень красивая, музыкальная, и сам материал увлекал меня больше, чем моя роль . В то время мне была интересна сама структура нового музыкального спектакля — пронести психологию души через пластику. А на счет успеха, то я уже знаю, что когда рассчитываешь — ничего не бывает, а когда не рассчитываешь — очень даже может быть. Просчитать это невозможно.
— Ваша роль сестры Речид в "Затмении" закрыта и малоэмоциональна. Сложно было на нее настраиваться?
— Для меня это, конечно, эксперимент. Когда только взяли пьесу, мне очень хотелось сыграть эту роль, потому что мне казалось, что я понимаю этот террор — террор любовью. Но ни кому не приходило в голову мне это предложить. Приглашали даже актрис со стороны, но Морфова что-то не устраивало в них — может быть, эти актрисы очень подходили к этой роли. И только, когда он посмотрел "Две женщины", пригласил меня на эту роль. В первом же разговоре он мне сказал: "Я не хочу, чтобы у тебя был такой прямой адрес, типаж — я хочу, чтобы ты производила впечатление мягкого человека, любящего человека, жертвенного".
— По вашей фотографии в Харькове поставили памятник Эллочке Людоедке…
— Да. Такое случилось в моей жизни. В историю можно войти, а можно вляпаться.
— Вы не обижались, ведь Эллочка — не совсем эстетичный образ?
— А почему? Я вообще редко обижаюсь. Мне это показалось просто забавным, даже смешным. Кстати, когда меня взяли на роль Эллочки, мне было всего 22 года — я только пришла в театр. Я была счастлива, что меня взяли на эту роль. Что Миронов, что Марк Анатолиевич Захаров, четко рассказывающий мне, что делать, даже Абдулов — мы все были такими молодыми… Может быть, без этой роли и "Юнона" бы не возникла.
— Насколько изменилась "Юнона" спустя 25 лет?
— Изменились кумиры — для каждого времени они свои. Сейчас в этом спектакле другие кумиры — Виктор Раков, Певцов, Большова. Да и, конечно, технически все это стало посовременнее. Мне, правда, очень не хватает тех пузатых-усатых, которые ушли — мне казалось, что в этом и была особенность драматического театра.
— Как-то, будучи на гастролях в Америке, Пьер Карден при встрече подарил вам несколько своих нарядов. Правда?
— Да, подарил. Потому что у нас не было приличной одежды — время было тяжелое. Драматическим артистам всегда не во что было одеваться. Эта проблема существует и сейчас. Быть может, актеры немножко стали лучше жить, но все равно, это не та область искусства, где зарабатываются деньги.
— Сейчас многое можете себе позволить?
— Нормально. Все, слава Богу, свое. Шикарный туалет, конечно, не могу себе позволить, да и не знаю, как я себя буду в нем чувствовать.
— Что касается одежды, вы можете назвать себя модницей?
— Для меня это очень мучительное дело. Я с большим трудом выбираю вещь, которую потом люблю. К тому же, ненавижу мерить, поэтому сразу выбираю кофточки, которые можно прикинуть, не заходя в никакую раздевалку.
— Дочь Таня выбирать не помогает?
— Помогает. Но все кончается тем, что вещи покупаются ей. У нас действительно сложно найти что-нибудь со вкусом.
— Ваши спектакли смотрит?
— Конечно. Критикует.
— Реагируете на критику?
— Да. Ужасно обижаюсь.
— Вы отговариваете ее стать актрисой. Подобные отговоры всегда выглядят странно — выходит, что вы не довольны собственной профессией, судьбой?
— Нет. Профессия то замечательная, но за нее очень много приходиться платить — это и здоровье, и нервы. В ней много жестокости и несправедливости, обид. К тому же — это очень ранимая профессия, многое зависит от коллектива. Но больше всего, что меня расстраивает сейчас – это отсутствие серьезной школы и серьезного отношения к современному театру.
— Вас в последнее время в кино приглашают?
— Приглашают. Но это даже читать страшно. В основном — в сериалы. У Александра Аравина у меня очень милая роль, такая себе легкая комедия "Когда ее совсем не ждешь" — некий образ заботливой жены до последнего. Конечно, судьбы Ермоловой или Комиссаржевской у меня не случилось. Я имела свою работу от случая к случаю, хотя и такого, чтобы совсем без работы сидела — никогда не было, всегда кто-то что-то все-таки предлагал. Но…одной женщине в искусстве строить судьбу крайне сложно. Для этого нужно обладать какими-то дополнительными качествами — характером, которого у меня нет.
— Сейчас у вас есть кто-то, кто бы вас оберегал, любовь есть?
— Я на эту тему, честно говоря, очень не люблю говорить. Даже в молодости я старалась об этом не говорить, и не люблю про это читать и слышать. Не люблю читать чужие письма, даже если они изданы прекрасным изданием. Мне всегда становится неловко от того, что я влезаю в чужую жизнь, поэтому и в свою не пускаю.