Донос на Жванецкого

И тогда я решил написать о Жванецком...

Я решил  написать о Жванецком еще и потому, что всегда был согласен с ним в главном: писАть как и пИсать надо тогда, когда уже не можешь терпеть (цитирую по памяти, если ошибся, то это не беда, ведь он сам на концерте сказал, что образование – это не глупое цитирование прочитанного, а формулирование своего на базе прочитанного, и что "даже неточное цитирование – уже свое!"; а мне лично, как и Жванецкому наверное, ничего своего для хороших людей не жалко). Я до ночи терпел, потом до утра сегодняшнего дня…. Сейчас 16.30, но мочи терпеть больше нет – пора выплеснуть чернилами в раскрытые объятия тетради и впечатления, и наблюдения, и размышления о Жванецком, а заодно − излить душу и поплакать в жилетку читателя или в глубокое декольте читательницы, покаяться в том, что позавидовал старому мастеру слова, который в очередной раз с блеском исполнил главное дело своей жизни – отвлек две тысячи зрителей от страшной действительности, увлек за собой, никуда не уходя, почти не двигаясь с места. Это магия слова Жванецкого.

Об этом я и захотел написать: о магии, о чуде. Это и есть великая литература, ведь не было ничего, кроме слов, которые все мы с вами знаем, которыми пользуемся ежедневно, ежеминутно. Но он, взяв те же слова, расставил их в нужном порядке, каждому слову указав единственно точное место, сотворил литературный текст, близкий к поэтическому. Вот, смотрите: "без человека Родина не мать", "слеза мешает точности прицела", "нашедшего выход затаптывают первым". Разве это не готовые стихотворные строки из огромной поэмы "Творчество Жванецкого"?! В этой поэме есть места сатирические, юмористические, лирические, драматические, иронические, эстетические, не очень эстетические, идеалистические, утопические, эротические, эпические, социалистические, капиталистические… Есть даже маразматические, острополитические, тупополитические, совершенно аполитические, философические, империалистические… Но чувствуется, что автор всегда эти места подвергал тщательному разбору и анализу. Чувствуется, что все они когда-то прошли сквозь тщательный самокритичный авторский фильтр.

Автор трудолюбив. Это видно. Автор раним. Это чувствуется. Автор умен. Это ясно. Начитан и образован. И хотя знает всего один язык (далеко не полиглот), зато этот язык − "язык умного мужчины".

Я должен был об этом написать. Я знал заранее, что вряд ли смогу выразить все то, что чувствую, но постараюсь. Знал заранее, что не сумею сказать, что-то новое, чего о  нем еще не говорили, но попытаюсь. Предвижу, что будут спорить, но не тревожусь, что будут хаять… И я, как на ринге, нарочно откроюсь и каждый удар приму на себя, вступаясь за мэтра. Хотя в моей защите он не нуждается и даже вряд ли ведает о моем существовании, а то уже давно подал бы  на меня в суд за то, что мы с моим товарищем по театру, Константином Данилюком, пару раз играли одну его миниатюру, называя имя автора, но не перечисляя авторских процентов, потому что их не хватило бы и на пачку сигарет. А если бы и хватило, то тогда − мы руководствовались исключительно заботой о его здоровье. Пусть не травит себя сигаретным дымом. Пусть здоровье его лошадиное да не убьет и не подорвет ни одна капля никотина. Однако меня слегка унесло в сторону, ведь я хотел написать о Жванецком, а не о духовной клептомании моего театрального товарища. Верно?

Писать о Жванецком нелегко. Писать вообще нелегко, если ты не Жванецкий. Тем более, нелегко писать так, чтобы потом легко читалось. То есть втройне нелегко, а значит − в пять раз интересней. Но в каком жанре писать? Эссе? Литературной критики? Или в эдаком  жанре "потока сознания" в стиле Гришковца?… Нет, в стиле Гришковца пишут только сумасшедшие графоманы, влюбленные школьницы и сам Гришковец − сумасшедший графоман, безумно влюбленный в самого себя.

Помнится, еще в школе я решил: буду всегда равняться на классиков (по сути это единственное, что я правильно решил в школе; все остальные решения были неверны; этому же решению я верен до сих пор). Однако же классик классику рознь: Толстой велик, Достоевский  глубок, Тургенев изящен… Но я пишу о Жванецком! Или хочу написать… Но почему-то мне кажется, что мы с ним чем-то схожи… Или мне так только кажется? Но в данном случае это почти одно и то же. Значит, нам гораздо ближе другие классики? Скажем, мне более всего импонировали Чехов, Шукшин, Довлатов. Всех троих ценил за три основные составляющие их прозы: лаконичность, ясность, юмор. Разве мы не из этой же когорты? И разве мы не должны продолжать их линию, их миссию? Потому что если большинство литераторов вышло из "Шенели" Гоголя, то Чехов, скорее всего, прямиком из мундира Белкина, чьи повести созданы легким гением Пушкина. Будем продолжать священное дело: словом развлекать, объяснять, лечить, делиться, будоражить и успокаивать.

Чехов однажды кому-то признался, что нынче, мол, пишу все, кроме стихов и доносов. Мне, конечно, до Чехова далеко, как Путину до миротворца, но в этом я Антона Павловича превзошел: я за свою жизнь писал все, кроме доносов. В этом убогом жанре я не работал. Почему бы  сейчас не написать хотя бы один донос! Но на кого? Не на Жванецкого же! А я же хотел писать о Жванецком! За двадцать лет я о ком только ни писал! Об очень многих достойных людях писал! Михал Михалыч один из тех многих немногих, о ком давно следовало бы написать. Написать как следует... И куда следует... написать… Подробно! Вчера вечером, дескать, семнадцатого марта, дескать, сего года, получив от общих знакомых в частное распоряжение дорогой билет, причем  совершенно бесплатно (а то, что нам обычно достается совершенно даром, мы привычно совершенно не ценим) даром что духовные ценности я всегда предпочитал материальным, я, хоть и нуждался в деньгах, не загнал его по спекулятивной цене (имею ввиду билет), "хотя возможность такую имел". Имел, но ею не воспользовался (звучит парадоксально). А вместо этого я имел удовольствие и честь наслаждаться выступлением мэтра в присутствии более полутора тысяч свидетелей, которые не могут этого подтвердить, поскольку все их взоры были жадно устремлены на сцену. Людей можно понять: большинство из них, в отличие от меня, заплатили огромные деньги. Вначале ими руководили меркантильные соображения: насмотреться и наслушаться на всю потраченную сумму до копейки. Но вскоре меркантильные соображения сменились уважением к артисту, а уважение перешло потом в частые одобрительные выражения переполнявших чувств – от смеха к грусти и обратно, за  что мэтра одаривали частыми аплодисментами, а порой и бурными овациями. Я, еще сидя в зале, ближе к концу второго отделения, решил, что непременно надо как-нибудь написать об этом феномене, о феномене Жванецкого. Я не знал что, я не знал когда и как именно, куда и сколько. Но понимал: написать надо, потому что очень хочется. Человек, по меткому замечанию Сергея Довлатова, неизменим, как формула воды H₂O. С водой все кристально чисто и честно: нагревай ее, охлаждай, кипяти, замораживай, пей ее, купайся в ней, туши ею огонь, поливай цветы – ее формула останется неизменной.  С человеком все сложнее, хотя он и состоит на 80% из воды. А время течет, как вода, −и все течет, все меняется…

Когда Жванецкий вышел из-за кулис, было ощущение, что ничего не изменилось: все та же легкая бодрая походка к микрофону, все тот же потертый портфель, все те же белые листы в руках, очки на кончике острого носа… И началось… По возрастающей линии... Какими словами выразить то, что обычно выражаешь коротко и непечатно?

 Я пишу сейчас о Жванецком и вспоминаю его выступление. С самого начала. Не все было идеально, особенно в самом начале: Михал Михалыч оговаривался, голос дрожал, он был слегка скован… Что-то шло не так… Но Жванецкий не стал, что называется, держать хорошую мину при плохой игре, он пожелал быть с нами искренним. Это было мудро: публика, словно женщина, чувствует фальшь. И Жванецкий повел себя, как настоящий мужчина: честно признал, что волнуется, сказал, что его застращали, сказал, что его предупреждали, будто  концерт будет очень тяжелым, если вообще не будет сорван, что публика настроена неоднозначно. И вот теперь он видит, что его напрасно пугали, он не зря приехал. Значит, думаю, кто-то внушал ему, будто мы тут все совсем другие, однако он не отменил концерт, он ехал к своим зрителям, он не мог предать своего зрителя. Я это понял. Другие зрители это поняли. Публика Жванецкого состоит из людей, которые легко распознают, кто свой, кто чужой. И публика вновь приняла Жванецкого, она помнит его афоризм "жить в Москве – это работа". Мы не отказываемся от своих, пока они не отказываются от нас. А Михал Михалыч никогда от нас не отречется. Он мудр. Он уже дожил до того, когда беспокоятся не о том, "что забудут, а о том, что запомнят". И вот я пишу о Жванецком. И я запомню его именно таким: честным, искренним, чуть-чуть растерянным из-за того, что творится между народами, которые являются для него родными и близкими и одинаково дороги. Единственное, что мне не понравилось: когда сам Жванецкий – не то по привычке, не то из скромности – назвал себя сатириком. Нет, уж чего нет – того нет… В его текстах я отметил много умного, много юмористического, отметил много мудрости и печали, вот только ничего сатирического в текстах не было. И наверняка не оттого, что он чего-то боится, а оттого, что не желает более никого и ничто обличать − ему уже и так все ясно. Он в таком возрасте, когда уже не желает нас веселить или кого-то высмеивать, он больше не пишет остосоциальных скетчей или остросатирических монологов. Он пишет автобиографические зарисовки, стихи, свободные от рифм и размера и… молитвы. Одну из молитв он и прочел, когда в конце вечера весь зал встал и несколько минут рукоплескал ему стоя. Вот фрагмент ее:

Всем дай их.

Сними ненависть мою. Не пойму отчего.

Выдержки дай мне.

И сдержанности.

Избавь от желания нравиться.

Так мало людей нравится мне, и я беспокоюсь.

Дай понять, за что наказываешь людей.

Почему их так много.

Избавь от мщения.

Дай покой ночью.

И оставь мне их.

Если кому-то нравится предмет несдержанности – речи мои, есть ли тут радость мне?

Дни летят…

Гонишь меня.

Суди сам.

Верю в легкость, с которой…

Верю в облегчение.

Коль суждено еще побыть среди живых —

Дай выдержать новость и оценить.

Помоги пройти посредине, по интуиции, внушенной Тобой.

Оставь их со мной.

После того, как я продемонстрировал фрагмент молитвы Жванецкого, я понял, кому я писал донос на Жванецкого! Господу Богу! Я же человек скромный, мне надо не много, а все, и сразу, а не частями, и обязательно самое лучшее. Поэтому – спать, так с королевой, проиграть, так миллиард, а уж если писать донос, то Самому Всевышнему Господу Богу. Выше Него нет никого!

Господи! Жванецкий прошел нелегкий путь от автора эстрадных миниатюр до исполнителя настоящих литературных шедевров, собственного сочинения. Но явно не без Твоего участия! А на афишах до сих пор почему-то не пишут – я проверял – мол, с Божьей помощью автор и исполнитель М.М. Жванецкий.

Боже! Только самого Жванецкого не суди! Он молодец. Как и я, если что, он сам отвечает за каждое написанное слово, а Тебя, Господи, он не выдает, хранит Твое инкогнито.

Вечно Твой

блудный и озорной сын

Алексей Курилко