К 30-летию открытия Киево-Печерской лавры: регент лаврского хора был узником ГУЛАГА

Дирижер лаврского хора Михаил Семенович Литвиненко в свои 91 до сих пор посещает все службы в Успенском соборе, выстаивая по два-три часа, строго соблюдает посты и праздники, хотя не является монахом, а живет, как обычный киевлянин. К нам на интервью он спокойно поднялся на хоры Успенского собора (а это как минимум шесть лестничных пролетов), подошел на клирос, сделал два-три профессиональных вздоха и проговорил: "Да, 91 это далеко не 19". Только мы не поверили. Дыхание — как у подростка, ум ясный, острота мысли потрясающая. Некоторым такое и в 19 лет не снилось. Одет с иголочки, хоть уже вдовец, и до сих пор — гордая осанка.

Цена "интересной" жизни

— Михаил Семенович, у вас такая интересная жизнь — только книги писать! Как вы поступили в духовное училище, потом оказались в ГУЛАГе, откуда чудом вышли живым и снова вернулись в любимую профессию и любимую церковь, стали мировой знаменитостью...

— Вы сказали "интересная жизнь"... Не дай вам Бог пережить хоть каплю такой жизни, какой она была в мое время!..

— Конечно, было невыносимо тяжело, но как в конце 40-х вы смогли поступить в духовную семинарию?

— После 1943 года Сталин на время открыл некоторые монастыри и духовные заведения. Но сначала я все же поступил в КПИ, в 1947-м, однако уже в следующем году оттуда пришлось уйти. Меня вызвали в комитет комсомола: "Ты хочешь стать советским инженером и быть беспартийным? Это недопустимо!" Помню, написал маме: "Если хочешь видеть меня инженером, я окончу институт, а если стать человеком — иду в семинарию". Мама ответила: "Ты уже взрослый. Решай сам". Я забрал документы.

Но в семинарии меня вдруг стали уговаривать вернуться в КПИ. Я был возмущен и сказал, что в светский вуз не вернусь. Если меня не примут в Киевскую духовную семинарию (КДС), я буду поступать в другую! Словом, в 1948 году я стал студентом КДС.

Это было удивительное время, у нас были великие — не побоюсь этого слова — преподаватели. Например, Григорий Михайлович Давидовский, чьими педагогами были такие великие композиторы, как Римский-Корсаков и Лядов! Он создал 35 хоровых коллективов, учил нас по своей особой методике хормейстерской работы. Да, я мечтал стать регентом, но на 4-м курсе, когда сдал все выпускные экзамены, меня арестовали...

— За что?

— По статье 54-10 меня обвинили в "антисоветской пропаганде и агитации". Вменяли в вину отказ вступить в пионеры и комсомол, учебу в семинарии, обвиняли в дружбе с известными церковными регентами, то, что бывал у них в гостях. Но я и не скрывал своего негативного отношения к власти. У меня уже выкристаллизовалось понимание, что основа всей моей жизни и деятельности — православие. Это не просто пустые слова, это мой фундамент. Потому осведомители сделали свое дело...

— Как это происходило? За вами приехал "черный воронок"?

— Нет, меня "культурно" забрали на "Победе" из семинарии (мы тогда учились в помещениях Андреевской церкви). Наше общежитие находилось в цоколе храма. Часа в два ночи меня разбудили, схватив за грудь, стали трясти и орать: "Где оружие?" Я, не понимая ничего, говорю: "Ненормальный! Это же семинария, какое оружие?" — "Поднимайся!" — грубо ответили мне эти нервные люди. Сопротивления с моей стороны не было.

— Вы упомянули осведомителей...

— Я не боялся говорить правду. Что видел, то и говорил. И оказывается, все это, что я говорил, фиксировалось моими так называемыми друзьями. Меня заложил сокурсник по имени Николай, Царство ему Небесное... Мы давно замечали, что он носит с собой какой-то журнал на груди, прямо как святыню. Мы даже пытались его отобрать, но он поднял такой крик, что мы подумали, что он с ума сошел, и отпустили. А он там все записывал, что мы говорили и наши преподаватели, и передавал в органы. Так что органам было каждое мое слово известно.

— Вы простили этому Николаю то, что стучал на вас?

— Да, я всех простил. Да и не он один был такой — там было несколько человек. В общем 6,5 месяца я сидел во внутренней тюрьме КГБ Украины, на Короленко, 33 (нынче Владимирская). Прямо не требовали отказаться от веры, но я все понимал. Говорили: "Ты откажись, и мы тебя выпустим... Ну, может, пять лет тебе влепят, и все". Я себе думаю: "Говорите, говорите…." Потом —суд. У меня был судья Глущенко и еще пятеро человек. Среди них женщина. Вопросы такие издевательские были: "Откуда взялся?" — "Из Киевской духовной семинарии". — "А у нас такая есть?" — "Посмотрите в окно, она под Андреевской церковью". — "Так ты небось и верующий?" — "Верил, верю и буду верить вечно". Судьи передернулись, как от тока, и вышли на совещание. Но я слышал, как женский голос раздраженно проговорил: "Да ему только пуля поможет, а не ваши 25 лет!" Позже оказалось, что это была моя адвокат.

— Хорошая у вас была защита. Так вас приговорили к смерти?

— Нет. Я получил 25 лет лагерей, 5 лет ссылки и 5 — поражения в правах. Это максимум того, что существовало на тот период в их уставах. А мне было тогда всего 25... Меня перевели в Лукьяновскую тюрьму. Нас было 40 человек в одной комнате, которая от силы квадратов 20. Койки металлические были вмонтированы в бетон. Здесь мне пришлось защищаться физически, ведь я не говорил на языке уголовников и вообще не произнес в жизни ни одного матерного слова. Оттуда меня транспортировал в Унжлаг (от имени реки Унжа).

Гимназист. Выпускное фото с гербовой печатью

В Миргороде, 1966 год. Красавец мужчина

Семья Литвиненко. С супругой, сыновьями и тестем

С женой Людмилой. "Она смиренно несла все тяготы жизни со мной", — вспоминает Михаил Литвиненко

Рыбалка. Любимейшее хобби знаменитого дирижера

Кременчуг, 1972. Огромная капелла вагоностроительного завода

Фундамент Литвиненко. "Основа всей моей жизни — православие"

На службе во Владимирском. "Богу служить надо честно"

2002 год. Перед награждением орденом князя Владимира за церковные заслуги

Унжлаг. Одно из самых засекреченных мест ГУЛАГА

1/10

"Треугольник" смертников

Лагерь находился на стыке Кировской, Костромской и Горьковской областей. Управление лагеря было в Горьковской области. В 13-й отдельный лагерный пункт (ОЛП), который называли "Бермудским треугольником" — он изобиловал болотами, и оттуда редко кто возвращался. Да, это был ОЛП "смертников", там все были с таким 25-летним "стажем" приговора…

— Были в лагере еще жертвы за веру?

— Да, был один православный священник и один униат. Мы не очень контактировали с ним, но беда заставляет находить что-то общее.

Со мной "считались": первые 6 месяцев был грузчиком на лесоповале. Заготовляли рудостойки — подпорки для шахт весом от 30 до 100 кг. Зимой мороз под 30, снег по пояс, а под ним — незамерзающая вода болот. А мы в бахилах — это такие были валеночки, сделанные из старой фуфайки, и лапоть из шкуры березовой — и все… А работать нужно было, иначе "пайку" не заработаешь!

— А часто лишали еды?

— Бывало всякое. Только это разве еда? Если бы я вам показал сейчас свой кусок хлеба, вы бы не поняли, что это такое. Некое изделие, черное, как земля. Но на это никто не смотрел, мы глотали, что давали в мисочку дюралевую. Представьте: привозят в котле варево какое-то. Пока не замерзло — хлебай, и никакой ложки не было.

Тем не менее за полгода я подкачался даже — мог шпалы поднимать, они гораздо тяжелее, чем заготовки! Но осенью, помню, мне резко стало плохо, меня перевели в санчасть. Хотя, смешно сказать, там были только перекись водорода и йод.

После санчасти, Бог миловал, я уже не занимался изнурительным трудом, а ремонтировал инструменты (все же учеба в КПИ не прошла даром). Года через полтора моего пребывания пришел указ — заменить 25 на 10 лет, что считалось "детским сроком".

Именно в лагере я создал свой первый хор. Среди заключенных было много украинцев — такие чудные голоса! А еще грузины, евреи, венгры, поляки — полный интернационал! Конечно, приходилось исполнять разные песни, но это стало отдушиной.

Через время меня перевели в 6-й ОЛП, где было много интеллигенции — артисты, ученые, музыканты. Меня там ждали как дирижера хора, о котором слухи пошли по всей округе. В итоге у нас было 80 участников хора и 40 — симфонического оркестра.

Через время нас решило прослушать руководство лагеря. После исполнения украинских песен начлаг вызывал меня к себе в кабинет. Оказалось, он родом из Украины. Он очень любил самодеятельность и велел мне в течение месяца предоставить тексты всех исполняемых песен, и назвал мою новую должность — начальник цеха по сборке гиревых часов (а я работал тогда наладчиком). С того времени в моем подчинении было 350 человек. Забирал к себе тех, кто не мог физически работать. Мы выступали часто, и даже в местной газете появилось наше фото! Помню, после одного такого концерта ко мне подошел генерал из Москвы и сказал: "Я любитель хоров, особенно мужских хоров, все концерты посещаю, но такого, мне кажется, я никогда не слышал..." И добавил: "Скоро вы будете на свободе".

"Ты не знаешь, что ждет тебя дома"

Срок вышел в 1955 году, когда прокатилась волна амнистий после смерти Сталина.
Начлаг предложил мне остаться, чтобы через время выдать мне "чистые" документы, мол, "ты ж не знаешь, что ждет тебя дома". Но я отказался. Потом даже жалел...

— Почему?

— Потому что с моими документами мне сразу же отказали в прописке. А это проблема огромная была. Я жил в Киеве нелегально, пел в Вознесенской церкви на Демеевке, потом в Лавре. Ее наместником был тогда епископ Нестор, мой соученик, сосед по парте, представляете! Но за мной все время следили гэбисты. Епископ Нестор не раз выслушивал угрозы.

Как-то меня забрали со всенощной, завели в подвал и заставили подписать протокол, что покину Киев в течение 24 часов. Вскоре из Киева действительно пришлось уехать — нужно было получить диплом об окончании семинарии, но так как в столицу путь был закрыт, меня благословили поехать в Одесскую семинарию и там получить диплом.

Там, в Одессе, я и познакомился со своей будущей женой Людмилой, которая пела в кафедральном соборе. На третий же день после свадьбы явился оперуполномоченный и велел покинуть город в течение 24 часов.

— Видимо, стандартное требование?

— Да. За 20 лет мы с женой поменяли 14 мест жительства. Всюду слежка, контроль, нигде не прописывали.

В Миргороде мне предложили возглавить самодеятельную капеллу, пообещали квартиру и зарплату. До 1969 года Миргородская капелла получила звание народной, а записи ее хранятся в Фонде радио Украины, потом меня все же "попросили" написать бумагу, что отрекаюсь от "церковной сферы". Я отказался...

Потом была Полтавская филармония, ансамбль "Веселка", дослужился до статуса работника Минкультуры. Заочно закончил дирижерское отделение в Харьковском институте культуры. Наконец только в Кременчуге нам удалось получить квартиру. Я тогда руководил войсковым Ансамблем песни и пляски гарнизонного Дома офицеров.

Возвращение в родной Киев

Мы часто гастролировали. В Киеве я обязательно приходил в субботу на службу во Владимирский собор, где встретил своего соученика по семинарии — владыку Варлаама. Он как-то случайно спросил меня, не хотел бы я возглавить хор собора. Я согласился и уехал домой. Через две недели (это уже был 1975 год) получаю телеграмму от митрополита Киевского. Еду в Киев. Меня встречает владыка Варлаам и говорит: "Владыка Филарет приглашает вас на должность регента кафедрального собора". "Да ведь он меня никогда не видел и не слышал?" — удивился я. "Он знает о вас больше, чем вы думаете. Во встрече нет необходимости. Принимайте хор". Я тогда ужаснулся. "Все" о себе знаю только я и соответствующие органы". Но внутри была мысль главная — меня призывает Господь! Так в 1975 году я принял хор Владимирского собора.

— Как вас приняли во Владимирском соборе?

— Певчих о моем назначении даже не предупредили! Их прежнего руководителя отозвали прямо посреди репетиции. Привели меня на клирос и представили как нового регента. Чтобы сгладить неловкость, я пояснил, что нахожусь здесь по благословению митрополита.

Первая репетиция была короткой. Я проверил, как они поют... и перенес репетицию на другое время. Я служил во Владимирском 17,5 лет, до самого момента раскола церкви. Это был тяжелейший, переломный момент в моей жизни. Для меня, как и для многих верующих Украины, митрополит Филарет был личностью особенной, ведь он был архиерей, второй после патриарха — и вдруг "словно бес попутал". Создание УПЦ КП, объявление себя патриархом Украины и всея Руси, после чего церковь лишила его всех ступеней священства, предала анафеме.

Помню, в 1992 году, на Благовещение, он вызвал меня к себе и спросил: "Вы что, уже не считаете меня предстоятелем?". — "Вы же сами говорили, что уходите с поста предстоятеля, а мы вам поверили". — "Запомните, я никуда не уйду!".

Когда Харьковский собор низложил Филарета, я решил уйти. Последний раз во Владимирском я служил в день Вознесения Господня. Я сообщил, что Богу нужно служить честно и я ухожу. Половина хора ушла со мной. Лаврское руководство определило нас в Воскресенскую ("афганскую") церковь, где мы служили более года.